— Пригласите этого Тобина… А, мистер Тобин, извините, что беспокою вас, но случайно не мистер Тэтчер изображен на этой фотографии? Вы не знаете?

Тобин, который беспрерывно названивал то в одну, то в другую лондонскую сгазету в своего рода репортерском экстазе, кивнул и сказал:

— Это он, сэр, совершение верно.

— О, «…У заросшего пруда я любил ее, она — меня»… Гм. Что вы еще скажете, Паркер?

— Ничего, сэр.

— Де-дум, де-де-дум, де-де-дум-ди… «У заросшего пруда…» А вы совершенно уверены, что Тэтчер был в мастерской около пяти часов? — обратился Нэтчбал к Тобину.

— Абсолютно, — ответил он, — потому что я встретился с ним на лестнице около половины пятого, я думаю.

— Ну, что же, большое вам спасибо, мистер Тобин. Вы очень любезны. Доброй ночи. Да, вы можете быть уверены — я дам знать, когда вы понадобитесь.

Когда Тобин ушел, Нэтчбал завел разговор с доктором.

— Вы точно знаете, что смерть наступила около пяти часов?

— Сомнений нет.

Нэтчбал сравнил по размерам жилет из примерочной с жилетом от костюма, который валялся на полу. Он внимательно присмотрелся к пиджаку и брюкам.

— Да, — произнес он. — Рост у него около пяти футов и девяти дюймов, ширина груди около сорока дюймов, талия около тридцати семи, в бедрах около сорока одного: крепкий парень. Тобин сказал, что волосы у него каштановые, вьющиеся. Глаза светлые. Лицо, как на этом снимке. Вероятнее всего, на нем серый фланелевый костюм в тонкую полоску и шелковая сорочка. Наверняка при нем сотня фунтов стерлингов и оружие. Семейный человек: надо проследить, не пришлет ли он домой весточку. Он из тех, кто приносит домой все, что зарабатывает; раньше никогда из дома не уезжал. Хорошо. Уважаемый, приличный человек. Только… Как это все внезапно! Он оставил нам все, кроме своего адреса, даже фотографию. Вот молодец. Замечательно. Ему бы еще следовало сообщить, куда он поехал: это избавило бы нас от многих хлопот. Глупо… глупо… Очень глупо.

Монк из «Комит», пожилой, мудрый человек в шляпе от Энтона Идена сказал:

— На сей раз вы попали в переделку.

— Ну не скажите, — ответил Нэтчбал. — Тем не менее, держу пари на полкроны, мы найдем его в течение семидесяти двух часов.

— Я не заключаю пари.

Нэтчбал, выискивая что-то в комнате, запел:

Мясник, мясник,

Я хочу выйти замуж за мясника,

О, мама, помоги мне…

Как там дальше?

— «О, мама, как счастлива я буду», — подсказал Монк.

— Очень вам обязан, Чарли, — сказал Нэтчбал.

Миссис Чарингтон, владелица частного отеля, просматривая «Комит» за чашкой чая в семь утра, увидела на первой странице фотографию, которая заставила ее вскрикнуть. Размытое и нерезкое из-за увеличения с темного старого снимка, тем не менее, вполне узнаваемое, с бычьим выражением, под черным жирным заголовком: «Убийство», на нее смотрело лицо джентльмена из комнаты на верхнем этаже.

Она побледнела, ей стало дурно. Потом она выпила стакан воды и побежала в полицейский участок.

Это был он, Тэтчер, портной, которого разыскивали. Он представился как Тэйлор; на нем был такой же костюм, как сказано в газете, и у него была толстая пачка банкнот; он прибыл поздно прошлой ночью. Миссис Чарингтон сразу почувствовала что-то неладное: взгляд у него был дикий, отчаянный, свирепый, как — да — как у тигра. Или волка. О, если бы только был жив ее бедный муж! Но, слава Богу, у нее острые глаза, иначе он всех бы мог перестрелять. О, это оружие! Если бы в отеле началась стрельба, кто бы стал платить за мебель?! А ее доброе имя? Пострадала бы ее репутация! Но ничего подобного в ее отеле прежде не случалось; не было такого ив ее пансионе а Богноре, где все ее знали и уважали… Она и впредь будет бдительна.

Есть ли в отеле черный ход? О, это мысль. Конечно, есть. А его комната на верхнем этаже? О, разве она уже не сказала об этом? Или они хотят проверить, говорит ли она правду? Ну хорошо, хорошо. В таком случае, все, что ей остается — это соблюдать спокойствие. Что? Это ей надо оставаться спокойной? Ей, которая известна в двух городах именно своим спокойствием и невозмутимостью? Ха-ха… ха-ха-ха… ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

У миссис Чарингтон началась истерика.

Тэтчер подумал: «Теперь можно и поплавать». Он может даже утопиться: плыть, плыть, все дальше и дальше, пока хватит сил, а потом погрузиться в чудесную зеленую воду… Он оделся. Но мог ли он пойти в раздевалку на пляже, когда в кармане у него столько денег? Да еще этот револьвер? Он вынул оружие из кармана и взвесил его на руке. Он мог бы спрятать его под матрацем. Но горничная, которая убирает постели…

В этот момент открылась дверь, и крупный, рослый мужчина шагнул в комнату. Тэтчер как окаменел. Оцепеневший от ужаса, он увидел в проходе тусклый свет форменных металлических пуговиц. Детектив, в свою очередь, уставился на дуло большого синего револьвера.

На секунду воцарилась тишина. Потом детектив сказал, жестом указывая на оружие:

— Уберите-ка это. С ним вы только попадете в беду. Если вы будете стрелять в меня, вы же от этого и пострадаете.

Он подошел в Тэтчеру вплотную и взял из его руки револьвер.

— Вас зовут Джордж Тэтчер?

Тэтчер колебался, потом кивнул и сказал:

— Да.

— У меня есть ордер на ваш арест за…

— Вам бы следовало предъявить его, — сказал Тэтчер. Когда его уводили, он посмотрел в направлении моря и произнес:

— Как бы мне хотелось поплавать!

— Но не в это лето, — ответил детектив, — кроме того, прилив кончился, — добавил он.

Его привезли обратно в Лондон, обвинили в жестоком убийстве Теодора Джадсона Бирка и упрятали за решетку.

А на улице ярко светило солнце. Был великолепный денек для плавания.

Тэтчер сидел в своей камере и, уставившись, смотрел в пол.

Его обыскали, забрали нож и спички, часы — которые никогда не показывали правильное время — и даже очки. Наверное, из-за Криппена, человека который без зазрения совести убил жену, чтобы позабавиться с хозяйкой дома, и который затем попытался покончить с собой при помощи расколотой линзы из очков. В полиции на все были свои взгляды. Они даже отобрали у него булавки и иголки из-за отворотов пиджака.

«А я даже не смог поплавать! — думал Тэтчер. — Боже, как я хотел поплавать!»

Усталый и убитый, он лег на спину и стал смотреть в потолок. Скамья была жесткой. Что-то воткнулось ему в спину. Он приподнялся, и медленно, нехотя, провел по скамье тыльной стороной ладони; потом расслабился. Что-то легонько стукнулось о скамью. И тут он вспомнил: это была маленькая бутылочка из-под лекарства с соляной кислотой.

Он сел. Как же это могло получиться? Обнаружив револьвер, они едва побеспокоились о том, чтобы тщательно осмотреть подкладку пиджака, а бутылочка была такой маленькой и плоской, что совершенно случайно осталась незамеченной.

— Черт побери! — выругался Тэтчер.

В маленьком квадратном отверстии в двери появилась голова надзирателя.

— Что случилось? — спросил он.

— Мне нужно в туалет, — ответил Тэтчер.

Это было прохладное темное место, выложенное кафелем. Как только за ним закрылась дверь, Тэтчер разорвал подкладку, вынул пузырек и отвинтил крышку. Он поднес его к губам; крошечное холодное горлышко ужалило его, как оса. Рот Тэтчера наполнился слюной. О, черт побери, черт побери меня и всех! Он имел смутное представление о том, как молятся Богу, но где-то в подсознании у него молнией пронеслась мысль о том, что надо бы это сделать. Одним махом он опустошил пузырек, задыхаясь и поспешно глотая жидкость.

В какую-то долю секунды он ничего не чувствовал. В этот момент он сунул пустой пузырек в карман.

А потом внутри у него все загорелось. Огонь. Он проглотил огонь. Дьявол. Он проглотил целый ад, который теперь истреблял Тэтчера, пожирая все внутри. Он почувствовал жгучую, резкую боль. Он даже мог видеть ее, как брызги расплавленного металла. Ему хотелось кричать; он засунул руку в рот, кусая себя с такой силой, что прокусывал руку до самой кости, но не чувствовал ничего, кроме неистового огня внутри.