Тобин слышал, как упал Берк. Ведь нельзя было и чихнуть в одном конце дома без того, чтобы об этом не узнали в другом. Тобин приехал из Дублина. Он был невысокого роста и всем своим видом напоминал подвыпившего гнома. Голова его была совершенно лишена волосяного покрова, но уши густо заросли волосами. Они торчали пучками, как сероватый конский волос из разорванной подушечки для булавок.
— Пусть он сгорит в аду, — сказал Тобин. — Что он там такое делает?
— По всей видимости, он упал, — ответил ему помощник.
— Ты разве не слышал, как кто-то только что поднялся по лестнице?
— Должно быть, мистер Тобин, это пришел за налогами мистер Берк.
— Пусть у него вывалятся глаза, — проворчал Тобин. — Я заплатил ему, благодарение Богу.
Шаги наверху сотрясали потолок.
— Кажется, он уходит, — сказал помощник.
— Лучше бы он вылетел через трубу, — сердито буркнул Тобин. — Давай-ка, поторопись с пуговицами, а?
Молча, не проронив более ни слова, они работали до восьми часов.
— Будь оно все проклято, — сказал Тобин. — Давай отдохнем немного. Пойдем, выпьем по стаканчику.
— Разве не должны мы закончить…
— Я здесь хозяин или нет? — сердито спросил Тобин.
Они вернулись обратно не раньше десяти и яростно принялись за работу, стараясь наверстать упущенное время. Примерно через полчаса помощник услышал, что хозяин ругается.
— Что случилось, мистер Тобин?
— А ну-ка, убери отсюда свой нос! Ты видишь, из него течет кровь. Чтоб ты сгорел в аду! — продолжал чертыхаться Тобин.
— Мой нос?
— Твой нос. Из него капает кровь.
— Но не из моего носа, — ответил помощник, проведя рукой по ноздрям.
— Тогда взгляни сюда, — сказал Тобин, указывая в его сторону. На скамейке между ними оказалось кровавое пятно размером с шиллинг.
— Как это называется? — не унимался хозяин.
— Эй, смотрите! — воскликнул помощник, показывая на потолок.
Они увидели расплывчатое красное пятно с коричневым оттенком по краям. В тот момент, когда они подняли головы, еще одна капля шлепнулась вниз.
— Неужели это кровь? — прошептал перепуганный Тобин. Пойди наверх и спроси, все ли с ним в порядке.
Заскрипела и зашаталась лестница под ногами помощника, затем с шумом и грохотом он спустился обратно.
— Дверь заперта на замок.
— Тут что-то не так, — сказал Тобин и, прикоснувшись к красному пятну на скамейке, потер большим и указательным пальцами.
— Дай мне закурить.
— Может быть, вызвать полицию?
— Я сам это сделаю, — сказал Тобин и выскочил на улицу.
Не прошло и получаса, как дверь в мастерскую Тэтчера была вскрыта под присмотром полицейского, а агент сыскной службы Нэтчбал был на пути к Лемон Три Корт.
— Вы можете заработать деньги, если сообщите в газеты, предложил помощник.
— Боже правый, конечно, — обрадовался Тобин и позвонил в редакцию «Комит».
— Сколько вы платите за сообщение об убийстве? — спросил он нетерпеливо.
— О каком убийстве?
— Меня зовут Майкл Тобин. Я живу в доме № 7 по Лемон Три Корт.
— И что же?
— На верхнем этаже нашего дома, прямо надо мной, был убит джентльмен. Полиция уже здесь.
— Какой адрес вы назвали? № 7 по Лемон Три Корт?
— Верхний этаж. Сколько…
— Спасибо, но нам стало известно об этом десять минут назад. Наш человек уже отправился туда.
— Как? Почему? Вы — грязные… — но разговор уже прервался. В трубке щелкнуло, а затем раздался гудок. Стало известно десять минут назад! Стало известно десять минут…
— Тссс! — прошептал помощник. — Приехали из сыскной полиции.
Инспектор Нэтчбал поднимался по лестнице.
Нэтчбал был неунывающим, веселым и любезным человеком, глядя на которого никак нельзя было подумать, что живет он в двадцатом веке. Невозможно было отделаться от ощущения, будто его лицо взято с портрета старинного художника — столько в нем было покоя, безмятежности и привлекательности. Скорее, люди приспосабливаются к одежде, чем одежда — к людям. Голова Нэтчбала никак не соответствовала по внешнему виду своему времени. Она бы выглядела лучше в напудренном парике, в сочетании с украшенным цветочным узором камзолом. Голова была круглой, с холеным лицом, румяными щеками и с прилизанными, коротко остриженными волосами, как будто специально приспособленная для хитрого изобретения из пудренного конского волоса. Над высокой дугой его левой брови красовалась круглая черная родинка. Щеки были полными и розовыми с тонкой лоснящейся кожей. Даже маленький изящный нос, казалось, принадлежал давно ушедшим временам. Когда губы его искривлялись в улыбке, в них чувствовалась безжалостность, беспощадность, характерные для эпохи английского короля Иакова I. Это был человек в маске. Трудноуловимое коварство пронизывало все его жесты; свое скрытое значение имел каждый быстрый взгляд из-под тяжелых нависших век. Смех его был полон мрачного маккиавеллиевского наслаждения. Казалось, он что-то знает о вас; нечто, слегка компрометирующее, тем не менее, глубоко занятное, смешное. Он был высоким, пухлым, длинноногим, с короткой шеей, некрупными руками и небольшими ступнями; разговорчивым и наблюдательным, всегда готовым пошутить и знающим толк в шутках; мягким, сочувствующим, сильным, как выхолощенный бык, и дьявольски хитрым. Именно Нэтчбал выманил злостного убийцу из его укрытия, как заклинатель змей — кобру, и отправил его на виселицу. Обладая упорством и упрямством, Нэтчбал в течение двух лет тенью следовал за капитаном Флауэром, Он напал на след капитана в Париже, хладнокровно и мужественно, с пулей ч бедре, прошел под обстрелом через танцевальный зал и арестовал era. Человек аналитического склада ума, он проводил свои расследования настолько тщательно, что выкладывал перед судьями готовые дела.
Сейчас интуиция подсказывала ему, что это дело будет простым. Он осмотрел мастерскую с видом человека, у которого что-то на уме, и перед ним мелькали картины — следы убийства: труп с разможженной головой в луже крови и воды, тяжелый, весом в двенадцать фунтов, утюг, весь заляпанный кровью; испачканные кровью костюм и рубашка Тэтчера, грудой валявшиеся там, где он их бросил. Даже подтяжки остались в брюках. В бумажнике Берка — а сомнений не было, что бумажник был его, и тому были множественные доказательства — была банкнота в фунт стерлингов, чек к оплате на имя Р.Дж. Т.Пеннипонда. «Хорошо», — произнес Нэтчбал с видом человека, играющего в игру-загадку; и прошел в примерочную. Там висели два наполовину законченных костюма… один слегка поношенный серый фланелевый жилет на крючке. На ковре перед зеркалом было сыроватое расплывшееся пятно… вполне возможно, таким образом, что он переоделся в пиджак и брюки серого фланелевого костюма. Он даже оставил подтяжки, что делало все это еще более вероятным. У какого нормального человека две пары подтяжек? «Хотя пришла весна, я как будто живу в сентябре», — напевал сыскной агент Нэтчбал, разглядывая две шелковые рубашки, которые торчали, немного помятые, из наспех открытого бумажного свертка. «Тот дождливый сентябрь…» — продолжал мурлыкать Нэтчбал, и постепенно, начиная с конца, дело само раскрывалось перед ним, как будто кинопленку крутили в обратном направлении. Вошел еще один детектив.
— Тэтчера нет дома, — доложил он, — и жена его очень обеспокоена.
«Помнишь, как падали желтые листья…» — мелодия не оставляла Нэтчбала. Потом он закурил сигарету и спросил:
— А Пеннипонд?
— Да, сэр. Покойный служил у него сборщиком налогов. Он должен был вернуться к семи часам. В течение сорока пяти лет он ни разу не возвращался позже семи. При нем было сто или сто тридцать фунтов стерлингов.
— Сорок пять лет, неужели? Да… я думаю, им придется простить его на этот раз. Сто тридцать фунтов, а? Вы что-то еще хотите сказать?
— У него также есть револьвер.
— Был револьвер. Теперь он у Тэтчера. Кто это там идет?
— Мистер Монк из газеты «Комит».
Нэтчбал ленивой и неторопливой походкой вернулся в мастерскую. Все время бормоча: «Сто тридцать фунтов, сто тридцать фунтов…» А это что такое? Он вытащил из стены канцелярскую кнопку, которой была прикреплена фотография. Снимок был сделан во время отдыха, на солнечной лужайке. Полная женщина в светлом платье сидела, откинувшись в шезлонге, держа на коленях двух маленьких улыбающихся светловолосых мальчуганов, а крепкого телосложения мужчина с набыченным лицом стоял сзади и, уставившись, смотрел на камеру.